|
|||
|
В полотне "Проповедь на селе" Перов, изображая священника, произносящего с амвона "Несть бо власти аще не от бога", показывает, как реагируют на слова проповеди представители разных сословий. Юная миловидная помещица, лицемерно прикрывшись крошечным молитвенником, развлекается светской беседой со своим молодым соседом, в то время как ее престарелый супруг дремлет в креслах. Слева от них группа крестьян: равнодушный, ко всему притерпевшийся старик странник и рыжий мужик, насмешливо-недоуменно почесывающий затылок. Его жест - единственный прямой и достаточно красноречивый комментарий к словам священника. Видимо, начиная эту работу, Перов и не помышлял вкладывать в картину второй, скрытый смысл. Он обобщал в ней свой опыт изучения типов; его критика, видимо, не должна была идти дальше прямой назидательности. Однако события крестьянской реформы внесли существенную поправку в первоначальный замысел, и художник поместил в картину крестьян, ждущих чтения манифеста 19-го февраля. Он скрыл их хорошо освещенными фигурами переднего плана, и поэтому зритель может не сразу обратить на них внимание. А между тем, их появление привело к принципиальной перестановке акцентов: не призыв к смирению и покорности перед "властью, данной от бога", но жажда правды и справедливости - вот в чем оказался истинный смысл этого произведения.
В. Розенвассер. 1983
Бердяев Н.А. «Существует ли в православии свобода мысли и совести?» (фрагмент из статьи)
Статья была опубликована в 1939 году, эпиграфом к ней Бердяев взял слова Ницше: «Вы стали маленькими и будете всё меньше: это сделало Ваше учение о смирении и послушании».
«В истории сакрализовали всякую мерзость под напором «царства Кесаря», под корыстными социальными влияниями. Рабство, крепостное право, введенное в катехизис Филарета, деспотическая форма государства, отсталость научного знания – всё было священной традицией. Нет таких форм рабства, деспотизма и обскурантизма, которые не были бы освящены традицией. Нет ничего ужаснее тех выводов, которые были сделаны в историческом православии из идеи смирения и послушания. Во имя смирения требовали послушания злу и неправде. Это превратилось в школу угодничества. Формировались рабьи души, лишенные всякого мужества, дрожащие перед силой и властью этого мира. Гражданское мужество и чувство чести были несовместимы с такого рода пониманием смирения и послушания. Отсюда и подхалимство в советской России. Русское духовенство, иерархи церкви всегда трепетали перед государственной властью, приспособлялись к ней и соглашались подчинить ей церковь. Это осталось и сейчас, когда нет уже, слава Богу, лживого «православного государства».