Интернет библиотека во славу святого Таксиля (leotaxil.ru)
| Нашли что - то интересное? Сделайте отметку об этом с ссылкой на эту страницу в пару кликов, чтобы не забыть что и где: Можно не бояться захломить многочисленными постами из книги свою стену в соц. сетях. Ведь потом из всех этих сообщений можно сделать один пост или статью, а все лишние сообщения удалить! |
Когда мы перестаем руководствоваться опытом, то всегда впадаем в заблуждения. Наши заблуждения становятся еще более опасными и неисцелимыми, когда они санкционированы религией. В этом случае мы никогда не соглашаемся отказаться от своих взглядов; мы считаем себя заинтересованными в том, чтобы ничего больше не видеть и не слышать, и убеждены, что ради нашего счастья должны закрыть глаза на истину.
Если большинство моралистов обнаружили незнание человеческого сердца, если они ошиблись в вопросе о его болезнях и лекарствах против них, если предложенные ими лекарства не принесли пользы и оказались даже опасными, то все это потому, что они отвернулись от природы и опыта, не осмелились руководствоваться своим разумом, отказались от свидетельства своих чувств и следовали лишь капризам воображения, ослепленного фанатизмом или растроенного страхом. Они предпочли иллюзии реальным явлениям никогда не обманывающей природы.
Из-за нежелания понять, что разумное существо ни на минуту не может забыть о своем самосохранении, своих реальных или мнимых интересах, своем длительном или кратковременном благополучии — одним словом, о своем истинном или ложном счастье; из-за непонимания того, что желания и страсти — это свойственные нашей душе естественные, необходимые движения, наставники людей предположили, что заблуждения людей вызваны сверхъестественными причинами, и стали применять для борьбы с бедствиями людей бесполезные или опасные средства. Требуя от людей, чтобы они подавляли свои желания, боролись против своих склонностей, уничтожали свои страсти, им давали лишь бесплодные, туманные, неосуществимые правила жизни. Эти ненужные поучения не повлияли решительно ни на кого; в лучшем случае они могли оказать влияние на тех немногих людей, спокойное воображение которых вообще не особенно побуждало их к злу; страхи, вызванные этими поучениями, лишь нарушили покой некоторых умеренных по своей природе лиц, но отнюдь не могли остановить людей с неукротимым темпераментом, которые были опьянены своими страстями или увлечены потоком привычки. Наконец, обещания и угрозы религиозного суеверия создали лишь фанатиков, фантазеров, бесполезных или опасных людей, но отнюдь не истинно добродетельных членов общества, полезных своим согражданам.
Эти знахари, следуя слепой рутине, совсем не понимали, что человек должен, пока он живет, чувствовать, желать, иметь страсти и удовлетворять их сообразно с энергией, присущей его организации. Они не заметили, что привычка укрепляет эти страсти, воспитание порождает их в сердцах людей, пороки правительства усиливают их, общественное мнение их одобряет, а опыт делает их необходимыми. Они не поняли, что требовать от устроенных таким образом людей уничтожения своих страстей значит ввергнуть их в отчаяние или предписать им слишком сильные лекарства, которых они не смогут принять. Советовать человеку, живущему в современном обществе с его огромными богатствами и знающему по опыту, что эти богатства доставляют решительно все удовольствия, чтобы он не желал их, не предпринимал усилий для их приобретения, забыл о них,— все равно, что убеждать его сделаться несчастным. Говорить честолюбцу, чтобы он не желал власти и влияния, в то время как все указывает на них как на предел счастья,— все равно что приказывать ему внезапно перевернуть вверх дном привычную систему своих взглядов, — все равно что говорить глухому. Говорить любовнику, наделенному пылким темпераментом, чтобы он отказался от предмета своей страсти, — все равно, что требовать, чтобы он отрекся от своего счастья. Противопоставить религию столь могучим интересам — значит бороться против реальности с помощью химер и иллюзий.
Действительно, если мы станем анализировать вещи без всякой предвзятости, то убедимся, что большая часть требований, предъявляемых людям религией или ее фанатической и фантастической моралью, столь же смехотворны, как и неосуществимы. Запретить людям страсти — значит запретить им быть людьми: посоветовать человеку с пылким воображением умерить свои желания — значит посоветовать ему изменить свою организацию, приказать его крови течь медленнее. Сказать человеку, чтобы он отказался от своих привычек,— все равно что пожелать, чтобы гражданин, привыкший одеваться, вдруг согласился разгуливать нагишом. Если можно приказать человеку не иметь страстей, соответствующих его природной энергии, или отказаться от страстей, которые заставила его усвоить привычка и которые стали для него потребностью, то с таким же успехом можно потребовать, чтобы он изменил черты своего лица, уничтожил свой темперамент, погасил воображение или изменил природу текущих в его организме жидкостей. Легко заметить, что все религии давали людям такого рода сумасбродные советы. Согласно религиозным суевериям индусов, японцев, магометан, христиан, евреев, совершенство заключается в том, чтобы поститься, умерщвлять плоть, воздерживаться от самых дозволенных удовольствий, избегать общества, добровольно причинять себе тысячи мучений, стараться все время идти наперекор природе. Среди язычников были не более рассудительны галлы и жрецы сирийской богини: они кастрировали себя из религиозного рвения. Таковы, однако, те столь прославленные лекарства, с помощью которых большинство моралистов хотят бороться с человеческой развращенностью. Не удивительно, что эти лекарства не производят никакого действия или только доводят человека до отчаяния, вызывая постоянную борьбу между его страстями, пороками, привычками и фантастическими страхами, которыми хочет подчинить его себе суеверие. Пороки общества, предметы, которыми оно пользуется, чтобы возбудить наши желания; удовольствия, богатства, чины, которыми нас прельщают правительства; различные блага, которые мы ценим благодаря воспитанию, примеру окружающих и общественному мнению, — все это тянет нас в одну сторону, в то время как мораль тщетно тянет в другую, а религия своими ужасными угрозами ввергает нас в тревогу и вызывает в нас жестокий внутренний конфликт, никогда не одерживая, однако, победу. Если же случайно религия одолевает все эти противостоящие ей силы, то она делает нас несчастными, разбивая окончательно движущую пружину нашей души.
Настоящим противовесом страстей являются страсти; не будем же стараться разрушать их, но попытаемся направить их; уравновесим вредные страсти страстями, полезными для общества. Рассудок, будучи плодом опыта, является не чем иным, как искусством выбирать те страсти, которым мы должны давать волю ради нашего собственного счастья. Воспитание есть искусство сеять и взращивать в сердцах людей полезные страсти. Законодательство есть искусство сдерживать опасные страсти и возбуждать те, которые могут быть полезны обществу. Религия же — это искусство сеять и взращивать в душах мечтания, иллюзии, обманы, из которых рождаются гибельные для этих и других людей страсти; только победив их, человек может достигнуть счастья.
Разум и мораль сумеют оказывать влияние на людей лишь в том случае, если покажут каждому из них, что его подлинный интерес связан с полезным для него самого поведением; а это поведение может быть полезным, лишь снискав ему благожелательное отношение других людей, необходимых для его собственного счастья. Поэтому воспитание должно с юных лет занимать воображение граждан мыслями об интересе или пользе человечества, обращать их внимание на уважение, любовь и преимущества, которые с этим связаны. Привычка должна приучить их к средствам обеспечения этих преимуществ; общественное мнение должно сделать эти средства дорогими для них, а пример окружающих должен побудить их к поискам таких средств. Правительство должно с помощью наград поощрять граждан следовать этим путем, а с помощью наказаний устрашать тех, кто желал бы идти путем противоположным. Так, надежда на подлинное счастье и страх перед реальным злом могут стать страстями, уравновешивающими страсти, вредные для общества; во всяком случае последние стали бы редким исключением, если бы к людям не обращались с непонятными умозрениями и лишенными смысла словами, а говорили им о реальных вещах или указывали на их истинные интересы.
Человек так часто бывает дурным лишь потому, что считает себя почти всегда заинтересованным в этом. Пусть позаботятся о просвещении и счастье людей, и они станут лучше. При справедливом и неусыпном правительстве государство скоро начнет изобиловать добродетельными гражданами. Такое правительство доставит им реальные, осязаемые мотивы поступать хорошо; оно просветит их, даст им почувствовать свою заботу, привлечет их, дав им уверенность в том, что их счастье будет обеспечено. Если его обещания и угрозы будут точно исполняться, они, несомненно, возымеют большее влияние, чем обещания и угрозы религии с ее картинами иллюзорных благ или наказаний, в которых закосневшие в пороке люди будут сомневаться всегда, когда это будет им выгодно. Мотивы, возникающие в настоящем, будут действовать на них гораздо сильнее, чем соображения о каком-то неопределенном и далеком будущем. На земле так много порочных и дурных людей, закосневших в своем развратном образе жизни, лишь потому, что нет правительства, которое заставило бы их видеть свою выгоду в том, чтобы быть справедливыми, честными и добрыми. Наоборот, повсюду самая сильная заинтересованность толкает их на путь преступления, благоприятствуя порочным склонностям, которых ничто не исправляло и не направляло к добру. Саллюстий1 говорит: («Никто не бывает дурным беспричинно».) Аналогичным образом можно сказать: («Никто не бывает хорошим беспричинно».) Дикарь, не знающий в своей орде цены денег, разумеется, не будет обращать на них никакого внимания; но стоит ему очутиться в нашем цивилизованном обществе, и он скоро научится желать их и станет прилагать усилия, чтобы обладать ими. Под конец, если при этом ему не будет грозить опасность, он начнет красть, особенно если не научится уважать собственность окружающих его людей. Дикарь и дитя находятся в совершенно одинаковом положении, и лишь мы делаем дурными того и другого. Сын вельможи с детства привыкает желать власти; став взрослым, он становится честолюбцем; если ему везет и удается войти в милость государя, то он становится дурным и остается таким безнаказанно. Таким образом, не природа создает дурных людей, а наши учреждения заставляют их быть такими. Ребенок, воспитанный среди разбойников, может стать только злодеем; если бы он был воспитан среди добродетельных людей, то и сам стал бы добродетельным человеком.
Если мы станем искать источник нашего глубокого непонимания нравственности и мотивов, которые могут влиять на волю людей, то увидим, что таким источником являются ложные представления большинства философов о человеческой природе. Наука о нравах стала неразрешимой загадкой лишь потому, что из человека сделали какое-то двойное существо, отличив душу от тела, потому что его душу выделили из области физики, подчинив ее фантастическим законам какого-то иллюзорного мира и предположив, будто она совершенно иной природы, чем все известные нам явления. Эти предположения дали повод приписать человеку природу и свойства, совершенно отличные от тех, какие наблюдаются во всех других телах. Метафизики ухватились за эти гипотезы и, придав им утонченность, сделали их совершенно непонятными. Они не заметили, что движение так же свойственно душе, как и живому телу; они не поняли, что потребности души беспрерывно возобновляются, как и потребности тела; они не уразумели, что потребности души, как и потребности тела, являются чисто физическими и на душу и тело одинаково действуют лишь материальные предметы. Они не обратили внимания на тесную и постоянную связь души с телом, или, вернее, отказались признать, что душа и тело одна и та же вещь, рассматриваемая с различных точек зрения. Упорствуя в своих фантастических и непонятных взглядах, они не хотели видеть, что тело, страдая, делает несчастной душу и удрученная душа разрушает здоровье тела. Они не поняли, что духовные удовольствия и страдания влияют на тело, вливая в него бодрость или напротив, ослабляя его; они решили, что душа извлекает свои веселые или мрачные мысли из самой себя, в то время как идеи возникают у нее лишь от материальных предметов, которые свойственным материи образом воздействуют или воздействовали на ее органы. В действительности веселое или печальное настроение души определяется длительным или кратковременным состоянием жидких или твердых частей нашего тела. Одним словом, метафизики не поняли, что эта душа, будучи чисто пассивной, претерпевает те же изменения, что и тело, приводится в движение лишь посредством его, действует лишь при его помощи и часто без своего ведома и вопреки себе получает со стороны воздействующих на нее физических предметов свои идеи, восприятия, ощущения, свое счастье или несчастье.
Под влиянием этих взглядов, связанных с фантастическими системами или сочиненных для оправдания этих систем, предположили, что человеческая душа свободна, то есть обладает способностью самодвижения и может действовать независимо от импульсов, получаемых ее органами от внешних предметов. Стали утверждать, будто душа может сопротивляться этим импульсам и, не считаясь с ними, следовать по пути, который она выбирает себе в силу собственной энергии. Одним словом, стали утверждать, что душа свободна, то есть обладает способностью действовать, не определяясь никакой внешней силой.
Таким образом, эта душа, которой приписали природу, отличную от природы всех известных нам в мире существ, получила также и свой особенный способ действий: она стала, так сказать, изолированной точкой, не подчиненной цепи непрерывных движений, сообщаемых друг другу телами природы, части которой всегда находятся в действии. Увлеченные своими химерическими представлениями, эти мыслители не заметили, что, отличая душу от тела и от всех известных нам существ, они лишили себя возможности понять ее. Они не хотели замечать полной аналогии между ее способом действий и способом действий тела, а также постоянного и необходимого соответствия между душой и телом. Они не хотели видеть, что душа подобно всем юлам природы подвержена действиям притяжения и отталкивания, зависящим от свойств субстанций, приводящих в действие ее органы; что ее решения, страсти, желания всегда являются следствием движений, производимых физическими предметами, находящимися вне ее власти; что эти предметы делают ее счастливой или несчастной, активной или вялой, довольной или печальной вопреки ей самой и всем ее усилиям чувствовать себя иначе. В небесах искали фиктивных побуждений, будто бы воздействующих на душу. Людям указывали лишь на какие-то воображаемые интересы; под предлогом какого-то иллюзорного счастья им мешали трудиться для своего подлинного счастья, которого им предусмотрительно не показывали. Их взоры направляли на небо для того, чтобы они не могли видеть земли. От них скрыли истину и хотели сделать их счастливыми при помощи страхов, призраков и химер. Так люди, будучи слепыми сами, получили в руководители слепцов, после чего и руководители и руководимые только и делали, что беспрестанно заблуждались.
