Интернет библиотека во славу святого Таксиля (leotaxil.ru)
| Нашли что - то интересное? Сделайте отметку об этом с ссылкой на эту страницу в пару кликов, чтобы не забыть что и где: Можно не бояться захломить многочисленными постами из книги свою стену в соц. сетях. Ведь потом из всех этих сообщений можно сделать один пост или статью, а все лишние сообщения удалить! |
Мы видели до сих пор, как мало обоснованы представления людей о божестве, как слабы их доказательства в пользу его бытия, как несогласны между собой их мнения об этом недоступном познанию существе. Мы убедились во внутренней противоречивости атрибутов, приписываемых богу теологией. Мы доказали, что это существо, одно имя которого способно нагнать страх, является всего лишь уродливым плодом невежества, запуганного воображения, мечтательности и меланхолии. Мы показали, что понятия о нем имеют своим источником предрассудки детства; переданные воспитанием, укрепленные привычкой, питаемые страхом, они поддерживаются затем силой авторитета. Словом, все должно было убедить нас в том, что столь распространенное на земле представление о боге является всеобщим заблуждением человеческого рода. Остается рассмотреть, полезно ли это заблуждение.
Никакое заблуждение не может быть полезно человечеству: оно всегда основывается на его невежестве или умственном ослеплении. Чем больше значения станут придавать люди своим предрассудкам, тем гибельнее для них будут их заблуждения. Поэтому Бэкон был вполне прав, говоря, что самая скверная вещь — это обожествленное заблуждение. Действительно, плоды религиозных заблуждений были и всегда будут самыми пагубными для человечества и распространенными среди него. Чем больше мы станем почитать эти заблуждения, тем больше они будут воздействовать на наши страсти, смущать нашу мысль, делая нас совершенно безрассудными, и влиять на все наше поведение. Трудно рассчитывать, чтобы человек, отказывающийся пользоваться своим разумом в том, что, как он думает, наиболее важно для его счастья, стал прибегать к нему при каких-нибудь других обстоятельствах.
Достаточно немного поразмыслить, чтобы вполне убедиться в этой печальной истине и увидеть в гибельных представлениях людей о божестве подлинный источник всех их предрассудков и бедствий, жертвами которых они являются. Но как было раньше сказано, польза является единственным критерием при оценке взглядов, учреждений, теорий и поступков разумных существ; мы должны ценить все эти вещи лишь по доставляемому ими нам счастью; если они бесполезны нам, мы должны отвернуться от них; если они пагубны, мы должны отвергнуть их; согласно указаниям разума, мы должны относиться к ним с тем большим отвращением, чем вреднее они для нас.
Давайте же рассмотрим хладнокровно результаты, получившиеся для человечества от религиозных учений, исходя из принципов, основанных на нашей природе и бесспорных для всякого разумного существа. Мы уже неоднократно указывали в этом произведении, что объект нравственности — человек, стремящийся к самосохранению и живущий в обществе, и что мораль не имеет ничего общего с фантастическими теориями о какой-то отличной от природы силе; мы доказали, что в самой природе одаренного разумом и способностью чувствовать существа имеется достаточно побудительных мотивов для того, чтобы сдерживать страсти, бороться с порочными наклонностями, избегать преступных привычек, быть полезным и дорогим тем существам, в которых оно постоянно нуждается. Эти мотивы, несомненно, истиннее, реальнее, могущественнее, чем те, корень которых ищут почему-то в воображаемом существе, представляющемся совершенно различно всем тем, кто размышляет о нем. Мы показали, что воспитание, привив нам с ранних лет добродетельные привычки и разумные склонности, укрепляемые впоследствии законами, влиянием общественного мнения, требованиями приличия, желанием заслужить уважение окружающих и боязнью потерять самоуважение, способно само по себе приучить нас к добропорядочному поведению и отвратить даже от тайных преступлений мыслью о будущих муках стыда и угрызениях совести. Опыт убеждает нас, что первое увенчавшееся успехом тайное преступление предрасполагает к совершению второго преступления, которое в свою очередь влечет за собой третье; что первый поступок — начало привычки; что гораздо меньшее расстояние отделяет сотое преступление от первого, чем первое преступление от невинности; что человек, совершающий ряд дурных поступков в расчете на безнаказанность, ошибается, потому что в конце концов он сам наказывает себя, и к тому же не может знать, где остановится. Мы показали, что наказания, во имя собственных интересов устанавливаемые обществом для нарушителей его покоя, являются для людей, нечувствительных к прелестям добродетели или к вытекающим из нее выгодам, более реальными, действенными и актуальными препятствиями, чем мнимый гнев или отдаленные кары, исходящие от какой-то невидимой силы, представление о которой улетучивается из их памяти, когда они считают себя находящимися в безнаказанности в этом мире. Наконец, легко понять, что политика, основывающаяся на природе людей и общества, руководствующаяся справедливыми законами, надзирающая за нравами людей, вознаграждающая добродетель и карающая преступление, способна внушить уважение к нравственности и придать ей священный характер более, чем призрачный авторитет почитаемого всеми бога, который удерживает только лиц, и без того сдерживаемых спокойным темпераментом и добродетельными принципами.
С другой стороны, мы доказали, что крайне опасно и нелепо приписывать божеству такие человеческие качества, как благость, мудрость, справедливость, которым противоречат на каждом шагу злоба, беспорядки в мире, несправедливый деспотизм — факты, всегда приписывавшиеся всеми теологами тому же самому божеству. Отсюда легко заключить, что бог, которого наделяют столь противоположными чертами, не может служить образцом для поведения людей и его моральный облик нельзя ставить в пример живущим в обществе существам, которые считаются добродетельными лишь в том случае, если они всегда придерживаются добросердечия и справедливости по отношению к своим ближним. Верховное божество, не имеющее никаких обязанностей по отношению к своим подданным и ни в ком не нуждающееся, не может быть образцом для своих творений, которые имеют бесчисленные потребности и поэтому чем-то обязаны друг другу.
Платон сказал, что добродетель заключается в том, чтобы походить на бога. Но где найти этого бога, на которого должен походить человек? В природе? Но, увы! тот, кого считают ее творцом, с полным безразличием насылает на человечество великие бедствия и оказывает ему великие благодеяния; он часто несправедлив к людям чистейшей души, осыпая величайшими милостями отъявленнейших негодяев, и если, как нас уверяют, он в один прекрасный день окажется более справедливым, то мы станем ожидать этой поры, чтобы потом подражать его поведению.
Может быть, мы станем черпать свои представления о добродетели в основывающихся на откровениях религиях? Увы! Разве все они не говорят нам о деспотичном, ревнивом, мстительном, корыстном боге, который не признает никаких правил, во всем следует своим капризам, любит или ненавидит, выбирает или отвергает по прихоти своей фантазии, поступает как безумный, тешится убийствами, грабежами, преступлениями, точно игрушками, играет своими жалкими подданными, предъявляет к ним нелепые требования, постоянно ставит им ловушки и строго запрещает им пользоваться своим разумом? Во что бы превратилась мораль, если бы люди взяли себе за образец таких богов?
А между тем все народы поклоняются такого рода божествам. Но поэтому-то во всех странах религия не только не благоприятствует нравственности, но, наоборот, колеблет и разрушает ее. Вместо того чтобы соединять людей, она их разделяет. Вместо того чтобы любить друг друга и оказывать друг другу помощь, люди ссорятся между собой, презирают, ненавидят, преследуют друг друга, часто истребляют друг друга из-за одинаково нелепых мнений: малейшее различие в их религиозных взглядах сразу превращает их во врагов с противоположными интересами, вечно борющихся друг с другом. Из-за теологических гипотез целые народы становятся врагами, монарх ополчается против своих подданных, граждане воюют со своими согражданами, отцы ненавидят своих детей, последние вонзают меч в грудь своих отцов, супруги расходятся, родные ссорятся между собой, все узы разрываются, общество раздирает себя собственными руками, а посреди этого ужасного хаоса каждый утверждает, будто он поступает сообразно с намерениями своего бога, и нисколько не упрекает себя за совершаемые им во имя этого бога преступления.
Мы встречаем те же нелепости и безумства в обрядах и церемониях, которые, по-видимому, ставятся всеми религиями значительно выше социальных или естественных добродетелей. В одном случае матери приносят в жертву собственных детей, чтобы насытить своего бога; в другом — жители устраивают церемонии, чтобы утешить своего бога и заставить его забыть якобы нанесенные ему оскорбления, и приносят ему человеческие жертвы. В некоторых странах фанатики, желая успокоить гнев своего бога, терзают свою плоть и обрекают себя на мучительный покаянный подвиг в течение всей жизни. Еврейский Иегова — это подозрительный тиран, только и думающий о крови, убийстве, резне и требующий, чтобы его кормили дымом от сожженных животных. Языческий Юпитер — это чудовище распутства. Финикийский Молох — просто людоед. Христианский чистый дух требует для успокоения своей ярости, чтобы убили его собственного сына. Дикого, кровожадного бога мексиканцев можно насытить только тысячами человеческих жертв.
Таковы боги, таковы эти образцы для людей, какими их рисуют все религии. После этого нет ничего удивительного, что имя бога стало у всех народов синонимом страха, безумия, жестокости, бесчеловечности и постоянно служит предлогом для возмутительнейшего нарушения нравственных обязанностей. Если у бога такой отвратительный характер, то естественно, что доброта исчезает из сердец людей, нравственность — из их поведения, разум и счастье — из их жилищ; подозрительность бога по отношению к образу мыслей несчастных смертных вооружает их друг против друга, заставляет их заглушать голос природы, делает их варварски жестокими по отношению к самим себе и своим ближним; одним словом, желая подражать своему обожаемому идолу, ревностно служить ему и удостоиться его любви, они становятся какими-то безумцами, или бесноватыми.
Таким образом, не на Олимпе должны мы искать образцы добродетели и правила поведения, необходимые для жизни в обществе. Людям нужна человеческая мораль, основывающаяся на природе человека, неизменном опыте и разуме; мораль богов всегда будет вредной на земле; жестоким богам могут усердно служить лишь столь же жестокие поклонники. К чему же сводятся все огромные выгоды, якобы вытекающие из этих бесчисленных религиозных вероучений? Мы видим, что у всех народов бог оказывается в высочайшей степени злобным существом; чтобы сообразоваться с его намерениями, религии постоянно нарушают элементарнейшие требования человечности; можно подумать, что они рассчитывают снискать милость верховного разума, благость которого так прославляют, только преступлениями и безумствами. Когда речь заходит о религии, то есть о призраке, вознесенном благодаря его непонятности превыше разума и добродетели, то люди считают своей обязанностью дать простор всем своим страстям; они забывают очевиднейшие предписания морали, лишь только их жрецы заявят им, что божество требует от них преступления или же что они могут загладить свою вину перед ним какими-нибудь злодеяниями.
Не у этих почитаемых по всему свету людей, возвещающих волю неба, мы найдем подлинные добродетели. Эти фанатики, называющие себя служителями всевышнего, часто проповедуют во имя бога лишь ненависть, сеют раздоры и вражду; божество не только не влияет на их собственные нравы благоприятным образом, но обыкновенно делает их лишь более честолюбивыми, жадными, закоснелыми, упрямыми и тщеславными. Своими непонятными спорами они постоянно раздувают вражду между людьми; они борются с верховной властью, желая подчинить ее себе. Они вооружают правителей наций против своих подданных и этих последних против законных государей; они раздают легковерным народам кинжалы, чтобы убивать друг друга в пустых и ничтожных спорах, которым придает значение лишь тщеславие жрецов. Но пользуются ли люди, столь убежденные в существовании бога и угрожающие народам его вечной местью, этим чудесным учением, чтобы умерить свою собственную гордость и жадность, свой мстительный и буйный нрав? Являются ли эти люди врагами разврата, невоздержности и излишеств, запрещаемых суровым богом его почитателям в странах, где их влияние особенно сильно и где они пользуются безнаказанностью? Наоборот, именно здесь они особенно готовы на преступления, бесстрашны в своей неправедности, дают полный простор своему беспутству, своей мстительности, ненависти и жестокой подозрительности. Одним словом, можно спокойно утверждать, что люди, проповедующие по всей земле учение о грозном боге и заставляющие нас трепетать перед ним, без конца размышляющие о нем, доказывающие его существование другим людям, приписывающие ему разные пышные атрибуты, называющие себя истолкователями его воли, выводящие из него все требования нравственности, оказываются менее всего добродетельными, гуманными, снисходительными и пригодными для общественной жизни. Рассматривая их поведение, можно подумать, что они совершенно разуверились в идоле, которому служат, и лучше других знают цену угрозам, произносимым ими во имя его. В руках жрецов божество повсюду походит на голову Медузы, которая, не будучи опасна для того, кто ее показывал, превращала в камень всех других. Священники обыкновенно величайшие плуты среди людей; лучшие из них откровенно злые люди.
Оказывает ли представление о карающем и вознаграждающем существе более полезное влияние на государей, этих земных богов, основывающих свою власть и свои права на величие на самом божестве, пользующихся его грозным именем, чтобы устрашать народы, которых их прихоти так часто делают несчастными? Увы! Теологические, сверхъестественные идеи, усвоенные гордыми повелителями, лишь исказили методы управления, превратив его в тиранию. Разве служители всевышнего, которые сами всегда бывают тиранами или же потворствуют тиранам, не убеждают постоянно монархов, что они являются образами всевышнего? Не говорят ли эти служители легковерным народам, что по воле неба последние должны стенать и терпеть величайшие и многочисленнейшие несправедливости; что страдание есть их удел; что их государи, как и верховное существо, обладают бесспорным правом располагать имуществом, личностью, свободой, жизнью своих подданных? Разве вожди народов, умы которых отравлены ядом этого учения, не воображают, что им все позволено? Представляя небесную власть и соперничая с нею, не предаются ли они по ее примеру самому произвольному деспотизму? Не воображают ли эти люди под влиянием опьянения от лести жрецов, что подобно богу они не ответственны перед кем-либо в своих действиях, что у них нет никаких обязанностей по отношению к прочим смертным, что они ничем не связаны со своими несчастными подданными?
Одним словом, ясно, что теологические учения и подлая лесть служителей божества породили деспотизм, тиранию, разврат государей и ослепление народов, которым во имя бога запрещают любить свободу, трудиться для своего счастья, противиться насилию, пользоваться своими естественными правами. Государи, поклоняясь мстительному богу и заставляя других поклоняться ему, в то же время на каждом шагу нарушают его требования своим беспутным образом жизни и своими преступлениями. Действительно, какую картину представляет нравственность людей, выдающих себя за живой образ божества, за его представителей на земле! Разве являются атеистами эти привыкшие быть жестокими и несправедливыми монархи, которые вырывают хлеб из рук голодных народов, чтобы дать возможность роскошествовать своим ненасытным царедворцам — гнусным орудиям своей несправедливости? Разве являются атеистами эти честолюбивые завоеватели, которые, не довольствуясь угнетением своих собственных подданных, несут разорение, бедствия и смерть подданным других государей? Что такое эти цари, обладающие божественным правом управлять народами, как не бессовестные и бессердечные честолюбцы, бесхарактерные и лишенные доблести люди, пренебрегающие самыми элементарными обязанностями, с которыми они даже не желают познакомиться? Что они такое, как не обладающие могуществом люди, нагло попирающие правила естественной справедливости, мошенники, издевающиеся над честными людьми? Император Карл V любил говорить, что, как военный человек, он не может поступать по совести, и исходить из религии. Его генерал маркиз Пескер утверждал, что нет ничего труднее, чем служить одновременно Иисусу Христу и богу Марсу. Вообще нет ничего более противоречащего духу христианства, чем военное дело. Однако у христианских государей имеются многочисленные армии и они постоянно воюют. Мало того, можно утверждать, что духовенство было бы очень огорчено, если бы люди стали буквально следовать правилам Евангелия и заповедям христианского милосердия, так как это нисколько не согласуется с его интересами. Духовенство нуждается в солдатах для защиты своих учений и своих привилегий. Это показывает нам, насколько религия способна обуздывать людские страсти. Есть ли хоть тень искренности в союзах, заключаемых этими обожествленными государями? Встречаем ли мы хоть малейшую подлинную добродетель даже у самых набожных государей? Мы видим, что это просто разбойники, слишком высокомерные, чтобы быть гуманными, слишком сильные, чтобы быть справедливыми, составившие себе особый кодекс из вероломства, насилия, предательства; мы видим, что это злодеи, всегда готовые накидываться друг на друга и вредить друг другу; мы видим, что это какие-то вечно воюющие между собой бесноватые, из-за вздорных пустяков разоряющие своих подданных и вырывающие друг у друга сочащиеся кровью живые куски тела народов; можно было бы сказать, что они стараются отнять друг у друга честь причинить наибольшее количество зла на земле! Наконец, устав от собственных безумств или вынужденные силой необходимости заключить мир, они в лукавых договорах призывают имя божье, готовые нарушить свои самые торжественные клятвы, если только этого потребует их ничтожнейший интерес. («Нет ничего, что не мог бы возомнить о себе тот, кого славословят как равного богам по своему могуществу».)
Вот какое влияние оказывает представление о боге на государей, называющих себя его образами и утверждающих, будто они обязаны отдавать отчет за свои поступки лишь одному всевышнему. Среди этих представителей божества за тысячи лет с трудом найдется какой-нибудь справедливый и гуманный государь, обладающий самыми заурядными талантами и добродетелями. Отупевшие от суеверия, народы допускают, чтобы какие-то испорченные лестью дети управляли ими при помощи железного скипетра, которым эти неосторожные правители, не замечая того, ранят самих себя; эти безрассудные люди, став своего рода богами, являются господами над законом; они сами принимают все решения за общество, речь которого скована; они обладают властью творить и справедливость, и несправедливость; они освобождают себя от правил, налагаемых их прихотью на) других людей; они не знают ни связей с людьми, ни обязанностей по отношению к ним; они не привыкли ни бояться, ни краснеть от стыда, ни испытывать угрызений совести; их распущенность безгранична, так как они уверены в безнаказанности; поэтому они пренебрегают общественным мнением, требованиями приличия, суждениями людей, которых могут раздавить тяжестью своей колоссальной власти. Обыкновенно они предаются порокам и распутству, так как скука и отвращение, следующие за чувством пресыщения от удовлетворенных страстей, заставляют их прибегать к странным удовольствиям, к дорогостоящим увлечениям, чтобы пробудить к деятельности свои заснувшие души. Одним словом, привыкнув бояться только бога, они ведут себя так, точно им решительно нечего бояться.
История показывает нам во всех странах галерею порочных и зловредных государей; между тем мы лишь редко видим в ней государей-атеистов. Наоборот, в летописях народов мы находим множество суеверных, проводивших свою жизнь в лености, чуждавшихся всякой доблести, добрых лишь по отношению к своим жадным царедворцам, нечувствительных к бедствиям своих подданных, управляемых их любовницами и недостойными фаворитами, государей, заключивших союз с жрецами против благополучия народов; наконец, мы встречаем и таких монархов, которые, чтобы угодить своему богу или искупить свое гнусное беспутство, присоединяли ко всем своим прочим злодеяниям тиранию по отношению к мысли и преследование инакомыслящих граждан вплоть до их истребления. Суеверие соединяется у государей с ужаснейшими преступлениями; почти все они религиозны, но лишь очень немногие из них знакомы с требованиями истинной нравственности или обнаруживают в своем поведении добродетель. Религиозные учения делают их только более слепыми и жестокими; они убеждены в благосклонности неба; они уверены, что удовлетворяют своих богов, если исполняют бесполезные обряды и смехотворные обязанности, налагаемые на них религиозным суеверием. Нерон, жестокий Нерон, сразу после убийства своей матери с руками, еще обагренными ее кровью, добивался посвящения в элевзинские таинства. Гнусный Константин нашел в лице христианских священников соучастников всех своих злодеяний. Отвратительный Филипп, прозванный за свою жестокость и честолюбие демоном Юга, этот убийца жены и сына, в набожном усердии приказал истребить голландцев за их религиозные убеждения. Так религиозное ослепление внушает государям мысль, будто они могут искупить одни злодеяния другими, еще большими!
Словом, на основании поведения всех этих столь религиозных и в то же время столь мало добродетельных государей мы вправе заключить, что представления о божестве не только не полезны им, но, наоборот, портят их, делают их более дурными, чем они являются от природы. Мы вправе заключить, что никогда страх перед мстительным богом не может сдержать обоготворенного тирана, достаточно могущественного или бесчувственного, чтобы не бояться упреков или ненависти людей, достаточно жестокого, чтобы не сжалиться над бедствиями человечества, от которого он считает себя совершенно отличным. Ни на небе, ни на земле нельзя найти никакого средства против столь извращенного существа; нет узды, способной сдержать его страсти, которые постоянно разнуздывает и распаляет сама религия. Если человек надеется на легкое искупление преступлений, то он легко предается им. Беспутнейшие люди часто очень религиозны; религия доставляет им возможность возмещать исполнением обрядов то, чего им не хватает в нравственном смысле; гораздо легче усвоить какие-нибудь догматы и сообразоваться с известными церемониями, чем отказаться от своих привычек или оказать сопротивление своим страстям.
Если религия испортила вождей народов, то естественно, что и сами народы должны были развратиться.
Вельможи стали подражать порокам государей; пример сильных мира сего, которых народ считает счастливцами, оказался заразительным для самого народа; дворы государей стали клоаками, распространявшими заразу порока. Законодательство превратилось в какой-то произвол; юстиция стала несправедливой и пристрастной; у правосудия всякий раз оказывалась повязка на глазах, когда речь шла о бедняках; истинные представления о справедливости были забыты; при небрежном отношении к воспитанию стали подрастать только невежественные, безрассудные, суеверные, всегда готовые вредить друг другу люди; религия, опираясь на поддержку тирании, заменила все; она сделала слепыми и покорными народы, которые решило обобрать правительство. Макиавелли в главах XI, XII и XIII своих «Политических рассуждений о Тите Ливии» пытается доказать, что религиозное суеверие было полезно для Римской республики, но, к несчастью, приводимые им в подтверждение этого тезиса примеры доказывают лишь, что Сенат эксплуатировал невежество народа, чтобы держать его в подчинении.
Так народы, лишенные разумного управления, справедливых законов, полезных учреждений и правильного воспитания, удерживаемые жрецами и государями в невежестве и бесправии, стали религиозными и развратными. Была забыта природа человека, истинные интересы общества, реальные выгоды государя и народа; естественно, что вместе с этим была подвергнута забвению и мораль природы, основывающаяся на сущности общественного человека. Совсем забыли, что человек обладает известными потребностями, что общество существует лишь для того, чтобы облегчить ему отыскание средств к удовлетворению этих потребностей, что правительство должно стремиться к счастью и охране общества и, следовательно, обязано прибегать для этого к соответствующим побуждениям, способным влиять на разумные существа. Не понимали, что награды и наказания являются могущественными факторами, которыми может успешно воспользоваться государственная власть, заставив с их помощью граждан объединить свои усилия и трудиться для своего счастья, трудясь для счастья общественного целого. Социальные добродетели пребывали в неизвестности; любовь к отечеству стала призраком; люди, жившие в обществе, думали лишь о том, чтобы вредить друг другу, мечтая только о благосклонности к ним государя, который с своей стороны считал выгодным для себя вредить всем.
Вот как испортились человеческие сердца; вот где настоящий корень морального зла и той закоренелой, наследственной, заразительной развращенности, которая царит на земле. Для борьбы со всем этим злом обратились к помощи религии, той самой религии, которая его породила; вообразили, будто небесные угрозы могут подавить страсти, которые все, точно нарочно, пробуждало в сердцах. Почему-то уверили себя, будто достаточно какой-то идеальной, метафизической плотины, страшных сказок и далеких призраков, чтобы сдержать естественные желания и бурные наклонности. Полагали, что невидимые силы окажутся могущественнее всех видимых сил, открыто толкающих людей на путь зла. Думали, что все будет улажено, если удастся занять умы мыслью о темных призраках, неопределенных страхах, мстительном божестве; и политики бездумно уговорили себя, будто слепое подчинение народов служителям божества в их интересах.
Что же получилось благодаря этому? У народов осталась лишь жреческая и теологическая мораль, приноровленная к непостоянным интересам и видам жрецов, которые заменили истины произвольными фантазиями, добродетели — обрядами, разум — религиозным ослеплением, общественные симпатии — фанатизмом. Благодаря излишнему доверию народов к служителям божества в каждом государстве установились две различные, постоянно воюющие между собой власти; жрец боролся с государем при помощи грозного оружия общественного мнения; последнее обыкновенно оказывалось достаточно могущественным, чтобы низвергать троны. Любопытно заметить, что жрецы, беспрестанно проповедующие народам покорность государям, власть которых имеет небесное происхождение и которые представляют собой образ божества, начинают говорить совершенно иным языком, если государь перестает им слепо подчиняться. Духовенство поддерживает деспотизм лишь для того, чтобы направлять его удары против своих врагов; оно свергает его, если находит его враждебным своим интересам. Служители невидимых сил проповедуют покорность видимым силам лишь в том случае, если последние смиренно им подчиняются. Государь мог быть спокойным лишь в том случае, если, будучи смиренно предан жрецам и послушен их урокам, он подчинялся всем их фантазиям. Честолюбивые, нетерпимые, беспокойные жрецы побуждали государя разорять собственные владения; они толкали его на путь тирании; они примиряли с ним небо, когда он начинал бояться, что своими поступками раздражает его. Таким образом, мораль нисколько не выиграла от соединения этих двух враждебных сил; народы не стали от этого ни счастливее, ни добродетельнее; их нравственность, счастье и свобода только пострадали от объединения сил небесного и земного богов. Государи, в интересах которых было необходимо сохранение теологических учений, столь лестных для их гордости и столь благоприятных для их насильнической власти, обыкновенно шли рука об руку со жрецами; они считали собственные религиозные взгляды наиболее полезными для своих интересов и видели врагов во всех тех, кто отказывался признавать эти взгляды. Религиознейший государь из набожности или из политических соображений становился палачом части своих подданных; он считал святым долгом насиловать свободную мысль, притеснять и истреблять врагов жрецов, всегда принимая их за врагов собственной власти. Уничтожая их, он воображал, что одновременно делает угодное небу и необходимое для собственной безопасности дело. Он не понимал, что, принося столько жертв ради жрецов, он усиливает врагов своей власти, соперников своего могущества, самых непокорных из своих подданных.
Действительно, благодаря ложным взглядам, которыми так давно заполнены умы государей и суеверных народов, в общественной жизни все способствует удовлетворению гордости, своекорыстия и мстительности жреческого сословия. Повсюду эти опаснейшие, бес полезнейшие, беспокойнейшие люди находятся в особенно привилегированном положении. Эти прирожденные враги верховной власти взысканы ее милостями и почестями; эти непокорнейшие подданные признаются опорой трона; этим развратителям юношества обеспечивается монополия на воспитание; эти ничего не делающие граждане получают огромное вознаграждение за свою праздность, свои вздорные метафизические рассуждения, свои гибельные раздоры, свои бесполезные молитвы и искупительные жертвы, столь опасные для нравов тем, что они облегчают путь к преступлениям.
Тысячелетиями народы и государи разоряли себя, чтобы обогатить служителей богов, дать им возможность утопать в роскоши, осыпать их почестями, титулами, привилегиями, сделать из них дурных граждан. Но что пожали народы и цари в награду за свои неосторожные благодеяния и свою благочестивую расточительность? Стали ли от этого государи могущественнее, а народы счастливее, просвещеннее, разумнее? Конечно, нет. Государи потеряли значительнейшую часть своего авторитета, они стали рабами своих жрецов или же должны были непрерывно бороться с ними, и наибольшая доля общественных богатств пошла на то, чтобы содержать в праздности, роскоши и пышности бесполезнейших и опаснейших членов общества.
Улучшилась ли нравственность народов под руководством столь дорого оплачиваемых наставников? Увы! О нравственности вовсе не говорили верующим; религия заменила для них все; служители бога, заботясь лишь о сохранении догматов и обычаев, полезных для их собственных интересов, занимались только тем, что придумывали какие-то вымышленные преступления, увеличивали число тягостных и нелепых обрядов, чтобы использовать несоблюдение этих обрядов своими рабами. Они повсеместно ввели монополию на искупительные жертвы, завели торговлю мнимыми небесными милостями, установили особый тариф за всякого рода проступки, причем самыми тяжкими всегда были те, которые считались жрецами особенно вредными для них самих. Неопределенные, лишенные смысла слова вроде безбожие, кощунство, ересь, богохульство и так далее (слова, связанные, очевидно, с вещами, представляющими интерес для одних лишь жрецов) внесли в умы большую тревогу, чем реальные и действительно важные с общественной точки зрения преступления. Так взгляды народов стали превратными: воображаемые преступления начали страшить их гораздо более, чем настоящие злодеяния. К человеку, придерживавшемуся иных религиозных взглядов и теорий, чем жрецы, стали относиться с большим ужасом, чем к убийце, тирану, деспоту, вору, обольстителю, соблазнителю. Величайшим преступлением оказалось презрение к тому, на что жрецы указывали как на священные вещи. Знаменитый Гордон говорит, что величайшая usересей — верить, что есть какой-то другой бог, кроме духовенства. Гражданские законы только усилили эту путаницу в умах; они установили тяжкие кары за фантастические, созданные воображением преступления:
сжигали еретиков, богохульников, неверующих; но зато не было установлено наказаний для соблазнителей невинности, прелюбодеев, мошенников и клеветников.
Чем могла стать молодежь при подобных наставниках? Ею бессовестно пожертвовали в угоду религиозному суеверию. Человека с детства отравляли ядом непонятных учений; его пичкали тайнами и баснями; ему преподносили учение, которое он вынужден был принимать, ничего не понимая в нем; его мысль заполняли пустыми призраками; ему забивали голову священными пустяками, ребяческими обязанностями, заученными молитвами. Суеверие до того притупило мысль, сделав из людей простые машины, что есть немало стран, где народы не понимают языка, на котором с ними говорят об их боге. Есть женщины, которые всю свою жизнь только тем и занимаются, что поют латинские песнопения, ни слова не понимая по-латыни. Народ, ничего не понимающий в богослужении, однако очень аккуратно присутствует на нем, полагая, что с него достаточно показываться своему богу и что последний доволен, если люди приходят скучать в храмах божьих. Он должен был тратить драгоценное время на различные обряды и церемонии; его голову заполнили софизмами и заблуждениями; его опьянили фанатизмом; в него навсегда вселили предубеждение к разуму и к истине; энергии его души были повсюду поставлены препятствия; его лишили лучших устремлений; он не мог стать полезным своим ближним; придавая исключительное значение богословию или, вернее, систематическому невежеству, служащему основой религии, добились того, что плодороднейшая почва стала производить сорную траву.
Сумело ли церковное и религиозное воспитание сформировать членов общества, отцов семейств, супругов, справедливых хозяев, верных слуг, покорных подданных, миролюбивых граждан? Нисколько. Оно породило угрюмых ханжей, бывших в тягость себе самим и другим, или же беспринципных людей, быстро забывавших все внушенные им страхи и не считавшихся ни с какими предписаниями морали. Религия была поставлена выше всего; фанатику сказали, что лучше повиноваться богу, чем людям; под влиянием этого он решил, что надо бунтовать против своего государя, расходиться с женой, ненавидеть детей, покидать друга, убивать своих сограждан, если только этого требуют интересы неба. Одним словом, в тех случаях, когда религиозное воспитание оказывало свое влияние, оно лишь развращало юные сердца, забивало вздором юные головы, портило юные души, заглушало у человека сознание своих обязанностей по отношению к самому себе, обществу и окружающим его существам.
Сколь многого достигли бы народы, употребив на полезные вещи богатства, так неразумно и позорно потраченные на служителей обмана! Какие чудеса сотворил бы человеческий гений, если бы в его распоряжение были предоставлены те ресурсы, которые в течение стольких веков предоставлялись людям, всегда мешавшим его полету! Как усовершенствовались бы полезные науки, искусства, мораль, политика, истина, если бы им оказывалось то же содействие, что и лжи, безумию, бесполезному фанатизму!
Таким образом, ясно, что теологические учения всегда были и будут враждебны здравой политике и здравой морали; они превращают государей в зловредные, неспокойные и ревнивые божества; они делают из подданных завистливых и злых рабов, которые воображают, что при помощи вздорных обрядов или внешнего воспринятия каких-то непонятных учений можно в полной мере загладить причиняемое ими друг другу зло. Люди, которые никогда не осмеливаются рассмотреть вопрос о существовании карающего и награждающего бога; которые уговаривают себя, что их обязанности основываются на воле божьей и уверяют, будто бог желает, чтобы они жили в мире, любили друг друга и помогали друг другу, воздерживались от зла и творили добро, — быстро забывают все подобные отвлеченные умозрения, лишь только ими завладевают их страсти, интересы, привычки, прихоти. Где же справедливость, мир, единение и согласие, которые постоянно обещают обществам эти возвышенные религиозные учения, поддерживаемые суеверием и авторитетом божества? Там, где царит влияние развращенных дворов и лживых или фанатичных, никогда не согласных меж собой жрецов, я вижу лишь порочных, погрязших в невежестве и преступных привычках людей, увлекаемых мимолетными интересами или постыдными удовольствиями и совершенно не думающих о своем боге. Несмотря на все свои теологические воззрения, царедворец неутомимо плетет темные козни; он старается удовлетворить честолюбие, жадность, ненависть, жажду мести и прочие свои извращенные страсти; несмотря на все угрозы ада, одна мысль о котором приводит ее в трепет, порочная женщина продолжает свои интриги, плутни, любовные шашни. Большинство этих распутных и ничего не делающих людей, заполняющих города и дворы государей, пришло бы в ужас, если бы в их присутствии выразили хоть малейшее сомнение в бытии того бога, повелениями которого они фактически пренебрегают. Что же остается в действительной жизни от этих общепринятых и столь бесплодных воззрений, влияние которых на поведение сказывается лишь в том, что они служат предлогом для самых гибельных страстей? Разве по выходе из храма, где только что совершали жертвоприношение и произносили проповеди во имя неба, угрожая в них преступникам, набожный деспот, боящийся нарушить налагаемые на него религиозным суеверием мнимые обязанности, не возвращается к порочной, неправедной жизни, к политическим преступлениям, к злодеяниям по отношению к обществу? Разве министр перестает притеснять граждан, царедворец не возвращается к своим интригам, женщина легкого поведения — к своему разврату, ростовщик — к своему грабительскому делу, купец — к своим обманам и плутням?
Может быть, станут утверждать, что эти убийцы и воры, эти несчастные, число которых умножается благодаря несправедливости или преступному нерадению правительств и у которых беспощадно отнимают жизнь жестокие законы, эти злоумышленники, не дающие ни дня стоять без дела нашим виселицам и эшафотам, — неверующие, атеисты? Конечно, нет. Эти несчастные, эти отбросы общества верят в бога; им повторяли его имя с детства; им говорили о карах, налагаемых богом за преступления; они с ранних лет привыкли трепетать при мысли о его суде. И однако, они посягнули на безопасность общества; если видимые, осязаемые мотивы не могли сдержать их страстей, более могущественных, чем их страхи, то тем менее могли их сдержать невидимые мотивы: скрытый бог со своими отдаленными наказаниями никогда не сумеет воспрепятствовать излишествам, которых не могут предупредить реальные, близкие наказания.
Одним словом, разве мы не видим на каждом шагу, что мысль о том, будто бог видит и слышит их, нисколько не сдерживает людей, когда пробудившийся голос страсти толкает их на постыднейшие поступки? Тот самый человек, который стеснялся бы другого человека и в присутствии его не решался бы совершить дурной поступок или предаться какому-либо постыдному пороку, позволяет себе все, когда он думает, что находится один на один со своим богом. Какую же пользу приносит ему убеждение в существовании этого бога, в его всеведении и вездесущности, если это убеждение не имеет в его глазах той силы, как мысль быть увиденным последним из смертных? Человек, который не решится на какой-нибудь проступок в присутствии ребенка, нисколько не затруднится совершить его, если свидетелем при этом будет только его бог. Эти бесспорные факты могут послужить ответом тем, кто уверяет, будто страх божий может скорее удержать людей от дурных поступков, чем мысль о том, что не существует ничего такого, чего нужно бояться. Когда люди думают, что им следует бояться только бога, то они обыкновенно не останавливаются решительно ни перед чем.
Лица, не сомневающиеся в религиозных воззрениях и в их действительности, сами, однако, редко прибегают к ним, когда желают повлиять на поведение подчиненных им людей и заставить их образумиться. Когда отец дает советы своему порочному или преступному сыну, он указывает скорее на земные, нынешние неприятности, чем на опасности, угрожающие со стороны мстительного бога: он указывает ему на естественные последствия его беспорядочного поведения, вызываемое развратом расстройство здоровья, гибель репутации, потерю состояния от азартных игр, угрожающие со стороны общества кары и так далее. Таким образом, сам богопочитатель при важнейших обстоятельствах жизни рассчитывает скорее на силу естественных побуждений, чем на силу сверхъестественных мотивов, указываемых религией; тот самый человек, который порочит мотивы, выдвигаемые атеистом как побуждения делать добро и воздерживаться от зла, пользуется ими в случае необходимости, так как чувствует всю их силу.
Почти все люди верят в карающего и вознаграждающего бога; однако во всех странах число дурных людей значительно превосходит число хороших. Если мы станем доискиваться до истинного корня этой всеобщей испорченности, то найдем его в самих религиозных учениях, а не в мнимых причинах, выдуманных различными религиями для объяснения факта человеческой испорченности. Люди испорчены потому, что почти повсюду ими дурно управляют; ими дурно управляют потому, что религия обоготворила государей; последние, уверенные в своей безопасности и испорченные, сами, естественно, сделали свои народы несчастными и дурными. Народы, подчиняясь безрассудным правителям, никогда не могли руководствоваться разумом. Так как обманщики-жрецы держали их в заблуждении, то разум стал для них бесполезен; тираны и жрецы с успехом объединили свои усилия, чтобы помешать народам добиваться просвещения, стремиться к истине, облегчать свою судьбу, улучшать свои нравы.
Лишь просвещая людей и обучая их истине, можно надеяться сделать их лучше и счастливее. Только тогда, когда государи и подданные узнают, в чем заключаются сущность их взаимоотношений и их правильно понятые интересы, усовершенствуются методы политики и станет ясным, что искусство управления людьми вовсе не заключается в том, чтобы держать их в невежестве, обманывать и тиранить. Станем поэтому считаться с указаниями разума, призовем к себе на помощь опыт, обратимся к природе, и мы увидим, что необходимо делать, чтобы плодотворно трудиться ради счастья человечества. Мы убедимся, что истинный корень всех бедствий нашего рода кроется в заблуждении; что, избавившись от пустых призраков, мысль о которых заставляет нас трепетать, и с корнем истребив суеверие, мы сможем мирно начать искать истину и найдем в природе тот светоч, который приведет нас к счастью. Станем же изучать природу и ее неизменные законы, углубимся в исследование сущности человека, исцелим его от предрассудков, чтобы мало-помалу привести к добродетели, без которой, как он должен убедиться сам, он не сможет быть по-настоящему счастливым на земле.
Освободим же мысль людей от этих богов, которые лишь плодят повсюду несчастных! Поставим чувственную, видимую природу на место тех невидимых сил, которым всегда поклонялись трепещущие рабы или безумствующие фанатики. Скажем им, что для того, чтобы быть счастливыми, надо перестать бояться.
Представления о божестве, которые, как мы показали, столь бесполезны и столь противоречат здравой морали, доставляют так же мало выгоды отдельным лицам, как и обществам. Божество, как мы видим, во всех странах носит отталкивающий характер, и суеверные люди, верные своим принципам, всегда были несчастными. Суеверие — это домашний враг, которого всегда носишь внутри себя. Люди, серьезно задумывающиеся над грозными призраками религии, будут жить в вечной тревоге и беспокойстве; в погоне за химерами они будут пренебрегать самыми важными для них вещами и проводить печальные дни в стенаниях, молитвах, жертвоприношениях, всяческих искуплениях своих реальных или воображаемых проступков. В своем безумстве они нередко станут терзать самих себя, налагая на себя самые жестокие наказания, лишь бы только удержать карающую десницу своего сурового бога; они вооружатся против самих себя в надежде обезоружить месть и смягчить жестокость свирепого господина, которого, как им кажется, они рассердили; они будут стараться примирить с собой гневного бога, став своими собственными палачами и причиняя себе всякого рода бедствия, которые только может придумать их воображение. Общество не получает никакой выгоды от мрачных учений этих набожных безумцев; их мысль всегда поглощена печальными бреднями, а их время уходит на исполнение нелепых обрядов. Самые благочестивые люди обыкновенно являются мизантропами, бесполезными для окружающих и вредными для самих себя. Если они обнаруживают энергию в чем-нибудь, то лишь в придумывании средств причинить себе какие-нибудь новые мучения или лишить себя предметов, к которым стремится их природа. Повсюду на земле мы встречаем умерщвляющих свою плоть аскетов, глубоко убежденных в том, что, причиняя себе боль и всякого рода мучения, им удастся снискать милость свирепого бога, благость которого они, однако, не перестают прославлять. Безумцев этого рода мы встречаем во всех частях мира: представление о грозном боге всегда и везде порождало нелепейшие жестокости.
Эти безрассудные фанатики, причиняя себе самим боль и не предоставляя обществу всего того, что оно вправе от них требовать, разумеется, не так преступны, как те буйные и ревностные изуверы, которые под влиянием своих религиозных воззрений считают необходимым нарушать общественное спокойствие и совершать во имя своего небесного призрака самые настоящие преступления. Фанатик весьма часто надеется угодить своему богу, лишь нарушая предписания нравственности. Его идеал заключается в том, чтобы терзать самого себя или разрывать ради своих нелепых воззрений священнейшие узы, наложенные природой на смертных.
Мы должны, таким образом, признать, что представление о божестве так же мало способно доставить благополучие, довольство, мир отдельным лицам, как и обществам, членами которых являются последние. На несколько мирных, честных, непоследовательных мечтателей, находящих утешение и радость в своих религиозных взглядах, есть миллионы других, более последовательных в своих принципах, которые остаются несчастными всю свою жизнь и тревожное воображение которых вечно занято печальными мыслями о роковом божестве. Спокойный и мирный религиозный человек, признающий существование грозного бога, — это просто человек, не умеющий рассуждать.
Одним словом, все показывает нам» что религиозные идеи оказывают сильнейшее влияние на людей, отравляя им жизнь, делая их несчастными и восстанавливая их друг против друга. Эти идеи возбуждают умы и разжигают страсти людей, удерживая их лишь тогда, когда их страсти слишком слабы, чтобы увлечь кого бы то ни было.
